Чтобы не запачкаться..
Брат уехал работать в город,
В захолустье - какая жизнь?
Мать сказала: «Пока ты молод,
Лучше в городе закрепись.
Позаброшенная деревня:
Только зимник* и самолет.
Вон сноха** померла намедни*** –
Нет лекарств, да и фельдшер пьёт…»
Брат мой – старший, а я малАя -
От обидчиков он спасал,
А теперь я хожу смурная**** –
Васька лезет…такой нахал.
Гришка тоже от рук отбился,
Хоть и дружим мы с детских лет:
Целоваться полез – тупица..
Жаль, что брата в деревне нет.
Чтобы вещи собрать в дорогу,
Перерыла я весь чулан,
Не нашла ничего другого –
Только старенький чемодан.
Не беда, и с таким доеду,
А точней сказать, долечу.
Рейс, сказали мне, будет в среду...
К брату в город скорей хочу!
*Зимник - автомобильная дорога, эксплуатация которой возможна только в зимних условиях.
** Сноха - жена брата мужа
*** Намедни (разг.) – на днях, недавно.
****Смурная (разг.) – хмурая, мрачная.
К брату в город
Автор: Любовь Павлова
Очнулась от адской, пронизывающей боли. Горела вся грудь, будто на неё высыпали горящие угли. Она тихо застонала. Открыв глаза, с ужасом увидела, что грудь её обнажена и на ней темнеют какие-то треугольные пятна. Острое чувство стыда на миг отодвинуло даже нестерпимую боль. Валентина Прокопьевна сделала попытку прикрыть грудь обрывками одежды, но тут же отдёрнула руки — склонившийся над ней бандит приложил к её телу раскалённый утюг.
— Не прикидывайся, сука! — зашипел он каким-то тонким, неестественным голосом, увидев, что она очнулась. Женщина не ответила, только с шумом вдохнула в себя воздух.
— Молчи, — сдавленным голосом продолжал бандит, — а то прикончу! Его широкая, пахнущая табаком ладонь зажала ей рот. Бандит замахал утюгом прямо перед её лицом. От утюга даже на расстоянии исходили горячие волны.
— И кончай прикидываться, — опять зашипел он, увидев, что она закрыла глаза, — а то ещё не так будет!
— Пусти, — услышала она грубоватый голос.
Над ней склонился второй бандит. Как бы в подтверждение сказанного он поиграл длинным сверкающим от вечерних лучей лезвием финки, запугивая женщину. Рука, державшая нож, была в перчатке, но Валентине Прокопьевне бросилась в глаза необычная татуировка: между перчаткой и задравшимся рукавом костюма красовалась голая женщина, попиравшая ногами сердце.
Боль не проходила. Она снова закрыла глаза и отвернула голову. И тут же почувствовала, как холодное лезвие медленно входит в её тело. Валентина Прокопьевна дёрнулась и застонала.
— Ти-хо-о! — грозно предупредил первый. Тот, что был с ножом, убрал руку и выпрямился.
— Прижги ты! А то замараемся! — скомандовал он отрывисто резким голосом. И опять страшная боль пронзила всё её существо.
— Что вам от меня надо? — взмолилась хозяйка. Из её расширенных от ужаса глаз лились слёзы.
— Деньги, где деньги? — потребовал третий, до сих пор безучастно стоявший в стороне.
— Всё возьмите, — женщина дёрнулась, пытаясь подняться. Но бандит, поставив на грудь ногу, прижал её к полу. — В серванте, в вазе, — прошептала она.
— Сходи, посмотри, — скомандовал бандит кому-то, убирая ногу. Он, видимо, был главным. Пошёл тот, с ножом.
Валентина Прокопьевна, осмотревшись, поняла, что лежит на кухне. Оленька, погладив платье, оставила на буфете утюг, бандиты и воспользовались им.
Посланец вернулся быстро.
— Вот всё, — показал он тонкую пачку.
— Где остальные? Где золотишко? — снова наклонился над ней главарь.
— Кольца и серьги в сумочке, она снизу, в ящике. Всё, всё берите, только оставьте меня, — тихо и жалобно упрашивала хозяйка.
— Тише ты! — второй бандит больно ткнул её носком в бок.
— Мало! Где остальное? — и она почувствовала, как тело снова пронзила боль.
Но вдруг всплывшая тревога заслонила происходящее: «Только бы не пришла Оленька!»
II
— Это милиция? — послышался в трубке взволнованный голос. По тому, как женщина тяжело дышала, было ясно, что она чем-то напугана.
— Да. Дежурный старший лейтенант Суховский слушает.
— Ой! Это из санпропускника шестой больницы. К нам поступила гражданка Васильева, — было слышно, как говорившая что-то спрашивала, потом добавила — Валентина Прокопьевна. Поступила с ножевыми ранениями. И все они… Ой, господи, что творится, — вдруг запричитала она.
Суховский её поправил:
— Девушка, или как вас там, вы что-то не договариваете. Что вы хотели сказать?
— Да что! Так издеваться!.. Это надо только видеть! Звери какие-то!..
— Да что случилось в конце концов? — дежурный, не выдержав, повысил голос.
Опять послышалось учащенное дыхание.
— Жгли раны. Утюгом. Чтобы не запачкаться кровью. Вы поняли?
— Понял. Адрес скажите.
Но ему никто не ответил. Он хотел уже положить трубку и перезвонить, но в последнее мгновение до его слуха донеслись слова:
— Фашисты и те так не издевались! — в голосе слышались слёзы.
— А вы знаете, как фашисты издевались? — с досадой заметил старший лейтенант.
— Вот вы так за всех и заступаетесь. Теперь понятно, почему у нас такое творится…
— Какое? — Суховского стал раздражать этот разговор. День выдался тяжелый, дело шло к вечеру, он уже порядком измотался, а тут ещё упрёки.
— У вас всё? — как можно официальнее спросил он.
— Нет, не всё. Это сделали… ну, как их… кто деньги вымогает…
— Рэкетиры что ли?
— Во-во. Они. Ну ладно, приезжайте, разбирайтесь.
Послышались короткие гудки. Суховский не успел спросить ни фамилии звонившей, ни адреса места происшествия.
из книги Серба Андрей Иванович - Двадцать один день следователя Леонова
