За множеством комнат
Ты - в комнате моей,
Сиянье и оплот!
Великий чародей,
Ценитель вечных нот.
У сердца нет врагов.
Оно всегда с тобой.
Склонённою душой
Я прикасаюсь...
Ты - в комнате моей
Автор: Игорь Качалов
Глава III ( Фрагмент )
Он шёл медленно, болтая руками, поминутно оглядываясь: «Ах, какие дамочки, – почти вслух думал он и легонько стискивал зубы… – Какие икры, – с ума сойти!..»
В родном городке, гуляя по приторно - знакомым улицам, он, конечно, сто раз в день испытывал то же самое, – но тогда он не смел слишком засматриваться, – а тут дело другое: эти дамочки доступны, они привыкли к жадным взглядам, они рады им, можно, пожалуй, любую остановить, разговориться с ней…
Он так и сделает, но только нужно сперва найти комнату.
За сорок - пятьдесят марок, сказал Драйер. За пятьдесят, значит…
И Франц решил действовать систематически.
У дверей каждого третьего, четвёртого дома была вывешена дощечка: сдаётся, мол, комната.
Он вытащил из кармана только что купленный план, проверил ещё раз, далеко ли он находится от дома Драйера, и увидел, что – близко.
Затем он выбрал издали одну такую дощечку и позвонил.
Позвонив, он заметил, что на дощечке написано: «Осторожно, дверь только что покрашена».
Но было уже поздно. Справа отворилось окно.
Стриженая девушка, держась обнажённой по плечо рукой за раму, другой прижимая к груди чёрного котёнка, внимательно посмотрела на Франца.
Он почувствовал неожиданную сухость во рту: девушка была прелестная; простенькая совсем, но прелестная.
А эти простые девушки в столице, если им хорошо заплатить…
«Вам к кому нужно?» – спросила девушка.
Франц переглотнул, глупо улыбнулся и, с совершенно неожиданной наглостью, от которой сам тотчас смутился, сказал: «Может быть, к вам, а?»
Она поглядела на него с любопытством.
– Полноте, полноте, – неловко проговорил Франц, – вы меня впустите.
Девушка отвернулась и сказала кому-то в комнате: «Я не знаю, чего он хочет. Ты его лучше сам спроси».
Над её плечом выглянула голова пожилого мужчины с трубкой в зубах.
Франц приподнял шляпу и, круто повернувшись, ушёл.
Он заметил, что продолжает болезненно улыбаться, а кроме того, тихо мычит.
«Пустяк, – подумал он злобно. – Ничего не было. Забыто. Итак, нужно найти комнату».
Осмотрел он за два часа одиннадцать комнат, на трёх улицах.
Строго говоря, любая из них была прекрасна, но у каждой был крохотный недостаток.
В одной, например, было ещё не убрано, и, посмотрев в глаза заплаканной женщине в трауре, которая с каким-то вялым отчаянием отвечала на его вопросы, он решил почему-то, что тут, в этой комнате, только что умер её муж, – и, решив так, не мог уже справиться с образом, который его фантазия поспешила отвратительно развить.
В другой комнате недочёт был попроще: она стоила на пять марок больше цены, положенной Драйером; зато была очаровательна.
В третьей стоял у постели столик, который вдруг напомнил ему точь - в - точь такой же столик, бывший главным действующим лицом на неприятнейшем спиритическом сеансе.
В четвёртой пахло уборной. В пятой…
Но Франц сам вскоре стал путать в памяти эти комнаты и их недостатки – и только одна осталась какой-то нетронутой и ясной – та, за пятьдесят пять марок, на тихой улице, кончавшейся тупиком.
Он вдруг почувствовал, что искать дольше незачем, что он всё равно сам не решится, боясь сделать дурной выбор и лишить себя миллиона других комнат; а вместе с тем трудно себе представить что - нибудь лучше той, дороговатой, с портретом голой женщины на стене.
«Итак, – подумал он, – теперь без четверти час. Я пойду обедать. Блестящая мысль: я пойду обедать к Драйеру. Я спрошу у него, на что, собственно, мне обращать сугубое внимание при выборе и не думает ли он, что пять лишних марок…»
Остроумно пользуясь картой (и заодно пообещав себе, что, как только освободится от дел, махнёт вон туда, так, потом так, потом так, – по подземной железной дороге, – туда, где улицы, должно быть, пошумнее и понаряднее), Франц без труда добрёл до особнячка.
Этот зернисто - серый особнячок был на вид удивительно какой-то плотный, ладный, даже, скажем, аппетитный.
В саду на молодых деревцах гроздились тяжёлые яблоки.
Проходя по хрустящей тропе, Франц увидел Марту, стоявшую на ступеньке крыльца.
Она была в шляпе, в кротовом пальто, в руке держала зонтик и, проверяя сомнительную белизну неба, соображала, раскрыть ли зонтик или нет.
Заметив Франца, она не улыбнулась, и он, здороваясь с ней, почувствовал, что попал некстати.
– Мужа нет дома, – сказала она, уставившись на Франца своими чудесными, холодными глазами. – Он сегодня обедает в городе.
Франц взглянул на её сумку, торчавшую углом из-под мышки, на лиловатый цветок, приколотый к огромному воротнику пальто, на короткий тупой зонтик с красным набалдашником, – и понял, что и она тоже уходит.
– Простите, что побеспокоил, – сказал он, сдерживая досаду.
– Ах, пожалуйста… – сказала Марта.
Они оба двинулись по направлению к калитке.
Франц не знал, что ему делать: проститься ли сейчас или продолжать идти с нею рядом.
Марта с недовольным выражением в глазах глядела прямо перед собой, полураскрыв крупные тёплые губы.
Потом она быстро облизнулась и сказала:
– Так неприятно: я должна идти пешком. Дело в том, что мы вчера наш автомобиль разбили.
Случай действительно произошёл неприятный: пытаясь объехать грузовик, шофёр сперва наскочил на деревянную ограду – там, где чинили трамвайные рельсы, – затем, резко вильнув, стукнулся о бок грузовика, повернулся на месте и с треском въехал в столб.
Пока продолжался этот припадок автомобильного бешенства, Марта и Драйер принимали всевозможные положения и в конце концов оказались на полу.
Драйер сочувственно спросил, не ушиблась ли она.
Встряска, толпа зевак, разбитый автомобиль, грубый шофёр грузовика, полицейский, с которым Драйер говорил так, как будто случилось что-то очень смешное, – всё это привело Марту в состояние такого раздражения, что потом, в таксомоторе, она сидела как каменная.
– Мы сломали какой-то барьер и столб, – хмуро сказала она и, медленно протянув руку, помогла Францу отворить калитку, которую он сердито теребил.
– Опасная всё - таки вещь – автомобиль, – проговорил Франц неопределённо. Теперь уже пора было откланяться.
Марта заметила и одобрила его нерешительность.
– Вам в какую сторону? – спросила она, переместив зонтик из правой руки в левую. Очень подходящие он купил очки… Смышлёный мальчик…
– Я сам не знаю, – сказал Франц и грубовато ухмыльнулся. – Собственно говоря, я как раз пришёл посоветоваться с дядей насчёт комнаты. – Это первое «дядя» вышло у него неубедительно, и он решил не повторять его некоторое время, чтобы дать слову созреть.
Марта рассмеялась, плотоядно обнажив зубы.
– Я тоже могу помочь, – сказала она. – Объясните, в чём дело?
Они незаметно двинулись и теперь медленно шли по широкой панели, на которой там и сям, как старые кожаные перчатки, лежали сухие листья.
Франц оживился, высморкался и стал рассказывать о комнатах.
– Это неслыханно, – прервала Марта, – неужели пятьдесят пять? Я уверена, что можно поторговаться.
Франц про себя подумал, что дело в шляпе, но решил не спешить.
– Там хозяин – эдакий тугой старикашка. Сам чорт его не проймёт…
– Знаете что? – вдруг сказала Марта. – Я бы не прочь пойти туда, поговорить.
Франц от удовольствия зажмурился. Везло. Необыкновенно везло.
Не говоря уж, что весьма хорошо получается – гулять по улицам с этой красногубой дамой в кротовом пальто.
Резкий осенний воздух, лоснящаяся мостовая, шипение шин, вот она – настоящая жизнь.
Только бы ещё новый костюм, пылающий галстук, – и тогда полное счастье.
Он подумал, что бы такое сказать приятное, почтительное…
из романа Владимира Набокова - «Король, дама, валет»
( Художник Витторио Видан Данжелико )
