Искушение

Я иду. Спотыкаясь и падая ниц,
Я иду.
Я не знаю, достигну ль до тайных границ,
Или в знойную пыль упаду,
Иль уйду, соблазненный, как первый в раю,
В говорящий и манящий сад,
Но одно — навсегда, но одно — сознаю;
Не идти мне назад!
Зной горит, и губы сухи.
Дали строят свой мираж,
Манят тени, манят духи,
Шепчут дьяволы: «Ты — наш!»

                                                                 Искушение (отрывок)
                                                                  Автор: Валерий Брюсов

Поставив свой велосипед к воротам Пиферов, Дороти принялась вытирать носовым платком вспотевшие от руля руки.

Осунувшееся лицо горело пятнами.

Сейчас, при резком дневном свете, ей вполне можно было дать её истинный возраст и даже более того.

В течение дня (а дни эти обычно продолжались часов семнадцать) Дороти несколько раз ощущала фазы упадка и подъёма сил; время утренней серии обходов являлось как раз периодом усталости.

Эти «обходы», точнее «объезды», совершаемые на дряхлом велосипеде, ввиду дальности расстояний съедали у неё почти полдня.

Каждый день, кроме воскресений, она ездила навещать от полудюжины до дюжины их прихожан.

Входила в тесные домишки, садилась на пылящие трухой «мягкие», то есть набитые чёрствыми комьями, стулья и вела беседы с измотанными, растрёпанными хозяйками.

Старалась с пользой употребить торопливые «полчасика»: помочь в штопке или утюжке, почитать главку из Евангелия, поставить компресс на «дюже изболевшие» суставы, посочувствовать беременным, которым с утра совсем невмоготу.

Устраивала скачки на палочках - лошадках для малышей, пахнущих едкой кислинкой и беспрепятственно мусолящих ей платье пухлыми липкими ладошками, давала советы по уходу за захиревшим фикусом, придумывала имена для новорожденных.

И всегда соглашалась «попить чайку», пила его пинтами и галлонами, так как простые женщины всегда хотели угостить её этим «чайком», имевшим вкус и аромат добротно распаренного веника.

Плоды трудов по большей части обескураживали.

Казалось, лишь у немногих, очень немногих подопечных было какое-то понятие о христианской жизни, которую Дороти изо всех сил стремилась им наладить.

Одни хозяйки держались замкнуто и подозрительно, придумывали отговорки, когда она их убеждала ходить к причастию.

Другие льстиво притворялись святошами ради грошовых подачек из скудной церковной кассы.

А встречавшие с удовольствием, главным образом, радостно приветствовали в её лице аудиторию, всегда согласную покорно слушать жалобы на «делишки» плохих мужей, жуткие истории об умерших («Дохтора ему прям в жилы энтих штеклянных трубок навтыкали») и перечни бесчисленных, крайне неаппетитных, болячек бесчисленной родни.

Добрая половина женщин из списка её обходов выказывала удручавший, необъяснимо стойкий атеизм.

Она всё время наталкивалась на это, присущее невежественным людям, глухое и невнятное неверие, против которого бессильны аргументы; как она ни напрягалась, число строго и регулярно причащающихся ни разу не дошло до полной дюжины.

Женщины обещали причащаться, держали слово месяц - два и навсегда пропадали. Самыми безнадёжными были самые молодые.

Их даже не получалось привлечь в местные филиалы церковных лиг, как раз для них организованных (Дороти несла нагрузку ответственного секретаря в трёх таких лигах, будучи ещё капитаном отряда девочек - скаутов).

Когорта Светлых Чаяний и Круг Супружеского Счастья чахли в почти абсолютном безлюдье, функционировали только Дружные Матери, ценившие на вечерах коллективного рукоделия возможность посудачить, а также крепкий чай в неограниченных количествах.

Да, результаты работы не вдохновляли.

Порой усилия казались ей настолько тщетными, что выручало лишь знание подоплёки чувства тщеты и уныния – коварнейшего наущения Дьявола.

                                                                                                                                      из романа Джорджа Оруэлла - «Дочь священника»